Неточные совпадения
Жил некто
человек безродный,
одинокой,
Вдали от города, в глуши.
«Москва опустила руки», — подумал он, шагая по бульварам странно притихшего города. Полдень, а
людей на улицах немного и все больше мелкие обыватели; озабоченные, угрюмые, небольшими группами они стояли у ворот, куда-то шли, тоже по трое, по пяти и более. Студентов было не заметно,
одинокие прохожие — редки, не видно ни извозчиков, ни полиции, но всюду торчали и мелькали мальчишки, ожидая чего-то.
— Я, батенька,
человек одинокий и уже сыгравший мою игру.
Самгин пожелал ему доброй ночи, ушел в свою комнату, разделся и лег, устало думая о чрезмерно словоохотливых и скучных
людях, о
людях одиноких, героически исполняющих свой долг в тесном окружении врагов, о себе самом, о себе думалось жалобно, с обидой на
людей, которые бесцеремонно и даже как бы мстительно перебрасывают тяжести своих впечатлений на плечи друг друга.
«Родится
человек, долго чему-то учится, испытывает множество различных неприятностей, решает социальные вопросы, потому что действительность враждебна ему, тратит силы на поиски душевной близости с женщиной, — наиболее бесплодная трата сил. В сорок лет
человек становится
одиноким…»
Самгин выпил рюмку коньяка, подождал, пока прошло ощущение ожога во рту, и выпил еще. Давно уже он не испытывал столь острого раздражения против
людей, давно не чувствовал себя так
одиноким. К этому чувству присоединялась тоскливая зависть, — как хорошо было бы обладать грубой дерзостью Кутузова, говорить в лицо
людей то, что думаешь о них. Сказать бы им...
Рядом с Мариной — Кормилицын, писатель по вопросам сектантства,
человек с большой седоватой бородой на мягком лице женщины, — лицо его всегда выражает уныние
одинокой, несчастной вдовы; сходство с женщиной добавляется его выгнутой грудью.
Катафалк ехал по каким-то пустынным улицам, почти без магазинов в домах, редкие прохожие как будто не обращали внимания на процессию, но все же Самгин думал, что его
одинокая фигура должна вызывать у
людей упадков впечатление.
Он стоял среди комнаты, глядя, как из самовара вырывается пар, окутывая чайник на конфорке, на неподвижный огонь лампы, на
одинокий стакан и две тарелки, покрытые салфеткой, — стоял, пропуская мимо себя события и
людей этого дня и ожидая от разума какого-нибудь решения, объяснения.
Вдруг, на высоте двух третей колокольни, колокол вздрогнул, в воздухе, со свистом, фигурно извилась лопнувшая веревка, левая группа
людей пошатнулась, задние кучно упали, раздался
одинокий, истерический вой...
Было нечто и горькое и злорадно охмеляющее в этих ночных,
одиноких прогулках по узким панелям, под окнами крепеньких домов, где жили простые
люди,
люди здравого смысла, о которых так успокоительно и красиво рассказывал историк Козлов.
Он оделся и, как бы уходя от себя, пошел гулять. Показалось, что город освещен празднично, слишком много было огней в окнах и народа на улицах много. Но
одиноких прохожих почти нет,
люди шли группами, говор звучал сильнее, чем обычно, жесты — размашистей; создавалось впечатление, что
люди идут откуда-то, где любовались необыкновенно возбуждающим зрелищем.
Все окрестные сопки обезлесены пожарами: дожди смыли всю землю и оголили старые осыпи, среди которых кое-где сохранились
одинокие скалы с весьма причудливыми очертаниями. Одни из них похожи на
людей, другие — на колонны, третьи — на наковальни и т.д.
Как это все укладывалось в его голове и почему это казалось ему так просто — объяснить не легко, хотя и не совсем невозможно: обиженный,
одинокий, без близкой души человеческой, без гроша медного, да еще с кровью, зажженной вином, он находился в состоянии, близком к помешательству, а нет сомнения в том, что в самых нелепых выходках
людей помешанных есть, на их глаза, своего рода логика и даже право.
— Меня зовут Фомой, — отвечал он, — а по прозвищу — Бирюк [Бирюком называется в Орловской губернии
человек одинокий и угрюмый. — Примеч. авт.].
Чаадаев имел свои странности, свои слабости, он был озлоблен и избалован. Я не знаю общества менее снисходительного, как московское, более исключительного, именно поэтому оно смахивает на провинциальное и напоминает недавность своего образования. Отчего же
человеку в пятьдесят лет,
одинокому, лишившемуся почти всех друзей, потерявшему состояние, много жившему мыслию, часто огорченному, не иметь своего обычая, свои причуды?
Добрее, кротче, мягче я мало встречал
людей; совершенно
одинокий в России, разлученный со всеми своими, плохо говоривший по-русски, он имел женскую привязанность ко мне.
Впрочем, одна теплая струйка в этом охлажденном
человеке еще оставалась, она была видна в его отношениях к старушке матери; они много страдали вместе от отца, бедствия сильно сплавили их; он трогательно окружал
одинокую и болезненную старость ее, насколько умел, покоем и вниманием.
Ему-то хорошо; он здесь в родной атмосфере, а каково ей,
одинокой, затерянной среди чужих
людей, лишенной занятия, которое могло бы наполнить ее досуг!..
Я был
человеком одиноким, но совсем не стремившимся к уединению.
Я не только
человек тоскующий,
одинокий, чуждый миру, исполненный жалости к страдающей твари, душевно надломленный.
Было и еще два — три молодых учителя, которых я не знал. Чувствовалось, что в гимназии появилась группа новых
людей, и общий тон поднялся. Кое-кто из лучших, прежних, чувствовавших себя
одинокими, теперь ожили, и до нас долетали отголоски споров и разногласий в совете. В том общем хоре, где до сих пор над голосами среднего тембра и регистра господствовали резкие фальцеты автоматов и маниаков, стала заметна новая нотка…
Человек остался
одиноким сам с собой, перед бездной пустоты, отрезанным от живой конкретности, и ему осталось лишь постулировать утешительное, лишь субъективно воссоздавать утерянную божественность в мире.
Там были счастливые
люди, которые говорили об яркой и полной жизни; она еще несколько минут назад была с ними, опьяненная мечтами об этой жизни, в которой е м у не было места. Она даже не заметила его ухода, а кто знает, какими долгими показались ему эти минуты
одинокого горя…
— Что вы это говорите, Владимир Николаич! Этот немец, бедный,
одинокий, убитый
человек — и вам его не жаль? Вам хочется дразнить его?
— Боже! за что я всех вас подвергаю такому риску, я,
одинокий, никому не нужный
человек, — говорил Райнер.
— А так: там только одни красавицы. Вы понимаете, какое счастливое сочетание кровей: польская, малорусская и еврейская. Как я вам завидую, молодой
человек, что вы свободный и
одинокий. В свое время я таки показал бы там себя! И замечательнее всего, что необыкновенно страстные женщины. Ну прямо как огонь! И знаете, что еще? — спросил он вдруг многозначительным шепотом.
Когда они ушли, она заперла дверь и, встав на колени среди комнаты, стала молиться под шум дождя. Молилась без слов, одной большой думой о
людях, которых ввел Павел в ее жизнь. Они как бы проходили между нею и иконами, проходили все такие простые, странно близкие друг другу и
одинокие.
Ко всем одинаково внимательный, со всеми ласковый и ровный, всегда спокойно
одинокий, он для всех оставался таким же, как и прежде, живущим тайною жизнью внутри себя и где-то впереди
людей.
— Идут в мире дети наши к радости, — пошли они ради всех и Христовой правды ради — против всего, чем заполонили, связали, задавили нас злые наши, фальшивые, жадные наши! Сердечные мои — ведь это за весь народ поднялась молодая кровь наша, за весь мир, за все
люди рабочие пошли они!.. Не отходите же от них, не отрекайтесь, не оставляйте детей своих на
одиноком пути. Пожалейте себя… поверьте сыновним сердцам — они правду родили, ради ее погибают. Поверьте им!
Ромашов поглядел ему вслед, на его унылую, узкую и длинную спину, и вдруг почувствовал, что в его сердце, сквозь горечь недавней обиды и публичного позора, шевелится сожаление к этому
одинокому, огрубевшему, никем не любимому
человеку, у которого во всем мире остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам — «до подушки», как выражались в полку старые запойные бурбоны.
— Ты хотел убежать? Надень же шапку. Послушай, Хлебников, я теперь тебе не начальник, я сам — несчастный,
одинокий, убитый
человек. Тебе тяжело? Больно? Поговори же со мной откровенно. Может быть, ты хотел бы убить себя? — спрашивал Ромашов бессвязным шепотом.
— Нет, батюшка ваше благородие, уж коли на то пошло, так я истинно никакого Афонасья не знаю… Может, злые
люди на меня сплётки плетут, потому как мое дело
одинокое, а я ни в каких делах причинна не состою… Посещению твоему мы, конечно, оченно ради, однако за каким ты делом к нам приехал, об эвтом мы неизвестны… Так-то, сударь!
Представьте себе иностранца, выброшенного сегодняшним утренним поездом в Париж,
человека одинокого, не имеющего здесь ни связей, ни знакомств, — право, кажется, и он не найдет возможности соскучиться в своем одиночестве.
Проигрались в пух в карты, израсходовались на какую-нибудь любовь — ничего:
одинокому, холостому
человеку денежные раны не смертельны.
«Вот с этим
человеком, кажется, можно было бы потолковать и отвести хоть немного душу», — подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот пришел, решился послать к нему записку, в которой, ссылаясь на болезнь, извинялся, что не был у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его сделать истинно христианское дело — посетить его, больного,
одинокого и скучающего.
— Все, что произошло сегодня! И причина… мне тоже известна! Вы поступили, как благородный
человек; но какое несчастное стечение обстоятельств! Недаром мне не нравилась эта поездка в Соден… недаром! (Фрау Леноре ничего подобного не говорила в самый день поездки, но теперь ей казалось, что уже тогда она «все» предчувствовала.) Я и пришла к вам, как к благородному
человеку, как к другу, хотя я увидала вас в первый раз пять дней тому назад… Но ведь я вдова,
одинокая… Моя дочь…
— Во-первых, до сих пор я еще только наемный управляющий ваш, которого вы каждую минуту можете прогнать… Потом я
человек холостой,
одинокий, а поэтому никого не могу ни принять к себе, ни позабавить чем-либо кого.
Впрочем, прежде всего я должен описать сад, который был действительно между соседними помещичьими садами замечателен по той причине, что владелец его — Дмитрий Васильич Кавинин, теперь безногий и почти безрукий подагрик, всю молодость прожил в Англии, где, насмотревшись на прихотливые сады, задумал, переселясь на житье в деревню, устроить у себя сад чисто в английском вкусе и, будучи
человеком одиноким и богатым, выписал садовника-англичанина, который оказался хоть пьяницею великим, но мастером своего дела.
Налево от шоссе тянулось потемневшее жнивье, и только на бугристом и близком горизонте
одинокими купами поднимались невысокие разрозненные деревья и кусты. Впереди, недалеко, была застава и возле нее трактир с железной красной крышей, а у трактира кучка
людей дразнила деревенского дурачка Илюшу.
Во мне жило двое: один, узнав слишком много мерзости и грязи, несколько оробел от этого и, подавленный знанием буднично страшного, начинал относиться к жизни, к
людям недоверчиво, подозрительно, с бессильною жалостью ко всем, а также к себе самому. Этот
человек мечтал о тихой,
одинокой жизни с книгами, без
людей, о монастыре, лесной сторожке, железнодорожной будке, о Персии и должности ночного сторожа где-нибудь на окраине города. Поменьше
людей, подальше от них…
Сколько потом встретил я подобных ему добрых,
одиноких, отломившихся от жизни
людей!..
Разумеется, в своем месте Матвей смеялся над этими пустяками; очень нужно Аврааму, которого чтут также и христиане, заходить в грязные лачуги некрещеных жидов! Но теперь ему стало очень обидно за Борка и за то, что даже евреи, такой крепкий в своей вере народ, забыли здесь свой обычай… Молодые
люди наскоро отужинали и убежали опять в другую комнату, а Борк остался один. И у Матвея защемило сердце при виде
одинокой и грустной фигуры еврея.
«Всю ночь до света шатался в поле и вспоминал Евгеньины слова про
одинокие города, вроде нашего; говорила она, что их более восьми сотен. Стоят они на земле, один другого не зная, и, может, в каждом есть вот такой же плутающий
человек, так же не спит он по ночам и тошно ему жить. Как господь смотрит на города эти и на
людей, подобных мне? И в чём, где оправдание нам?
…С лишком сорок лет прошло с этого утра, и всю жизнь Матвей Кожемякин, вспоминая о нём, ощущал в избитом и больном сердце бережно и нетленно сохранённое чувство благодарности женщине-судьбе, однажды улыбнувшейся ему улыбкой пламенной и жгучей, и — богу, закон которого он нарушил, за что и был наказан жизнью трудной,
одинокой и обильно оплёванной ядовитою слюною строгих
людей города Окурова.
«А горе бедной,
одинокой матери?» — спросила она себя и сама смутилась и не нашла возражений на свой вопрос. Елена не знала, что счастие каждого
человека основано на несчастии другого, что даже его выгода и удобство требуют, как статуя — пьедестала, невыгоды и неудобства других.
Как ни прекрасен был вещественный повод вражды и ненависти, явленный
одинокой статуей, — вульгарной оказалась сущность ее между
людьми.
И долго он,
одинокий, так вился около
людей, долго — не один десяток годов.
Во-первых, они были
люди одинокие — муж и жена, может быть, даже и не муж и не жена, а я хочу сказать, что у них не было детей; во-вторых, они были
люди очень небогатые, часто ссорились и вообще вели жизнь мелкого служилого петербургского класса.
Шалимов. Во мне нет самонадеянности учителей… Я — чужой
человек,
одинокий созерцатель жизни… я не умею говорить громко, и мои слова не пробудят смелости в этих
людях. О чем вы думаете?